Звездочет. Работа на холоде - Страница 64

Фото Квятковского обошло весь мир.

В прессе началась настоящая вакханалия. Одинаковые сильнодействующие заголовки возвещали о нарастающем скандале. Страсти разгорались ожившим вулканом, раскаленной лавой низвергаясь на головы жадных до событий читателей.

Журналисты, заскучавшие после спавшей волны сенсаций о развале СССР, крепко ухватились за новую тему, связанную с Россией.

У газетчиков всех мастей просто текли слюни от обсасывания подробностей шпионской деятельности русских дипломатов.

Политкомментаторы и политологи муссировали нюансы, выдвигали различные версии, давали всевозможные оценки, требовали решительных действий от властей.

Политики разных мастей также засуетились. Для них это был великолепный шанс воспользоваться ситуацией, чтобы лишний раз напомнить о своей значимости и необходимости. Посыпались протесты, призывы… и еще бог знает что…

Париж как всегда благоухал духами, Амстердам — марихуаной, Осло пах рыбой… А из России вновь потянуло грязным бельем.

Илья Петрович Ставрогин проснулся в прекрасном расположении духа. Пресс-конференция была назначена на сегодня, и он представлял себе, как блеснет на ней всей красотой своего военного величия, великолепной выправкой, звездами на погонах, неподражаемой полнозубой улыбкой. Не телезвезда, конечно, но все-таки… А почему, собственно, не телезвезда? Чем он хуже переслащенных светских мачо, то и дело возникающих на экране? Не хуже! А в чем-то даже лучше. Илья Петрович был артистичен, фотогеничен и телегеничен. Иногда ему казалось, что если бы не продиктованный определенными обстоятельствами выбор профессии военного, из него мог бы получиться великий драматический артист. Характерный, фактурный, с глубоким внутренним потенциалом, разноплановый и харизматичный. Многообразию оттенков его улыбок и взглядов позавидовал бы любой профессионал сцены. Но рожденный в семье военного, он был лишен выбора, однако впоследствии об этом не пожалел.

У него была масса возможностей удовлетворить свои амбиции. А амбиции были высоки, если не сказать запредельны. Впрочем, именно амбициозность и помогла ему осуществить определенный и очень удачный карьерный рост. Но если быть до конца честным, Илью Петровча это не вполне устраивало. Ему хотелось вознестись еще выше. Выше Шевцова, выше… в общем, выше всех. «А почему бы не затеять грандиозный военный переворот?» — думал он иногда в шутку. Хотя… в каждой шутке есть доля шутки…

Но такие наполеоновские мысли начали посещать его совсем недавно. А прежде он ловил кайф, блистая на закрытых совещаниях, когда самые крутые политики и высокопоставленные чиновники смиренно прислушивались к его мнению, которое он выдавал хорошо поставленным приглушенным голосом и тоном, не терпящим возражений.

А уж как он наслаждался по молодости вниманием женщин!.. Теперь, правда, ему все это уже изрядно наскучило. И женщины изменились. В них больше почти не встречалось ни манящей таинственности, ни будоражащей воображение загадки… Одна бесстыдно обнаженная сексуальность, неприкрытый цинизм, лишенный воображения и игры. Строгому сталинскому воспитанию Ильи Петровича претила откровенная эротическая распущенность женщин… А ведь еще недавно они были другими… Или он стал незаметно другим?.. Впрочем, как бы там ни было, но резонанс общего впечатления, вызываемого им у женщин, ему надоел. У него и кроме этого была масса возможностей и способов для удовлетворения своих высочайших амбиций.

Полежав пару минут с закрытыми глазами, он дал себе команду «Подъем!» И катапультировался из постели.

Жена шебуршилась на кухне, приученная, как собака, к его строгому режиму. Она усвоила много лет назад, что к его выходу из ванной завтрак должен стоять на столе. И не какой-нибудь чай с плюшкой, а нормальный полноценный завтрак из двух блюд. Обязательно каша. Обязательно что-нибудь творожное и что-нибудь мясное. Яичница — два раза в неделю, не чаще. Илью Петровича беспокоил холестерин.

Стоя под струями тепловатого душа, он с удовольствием осматривал свое моложавое крепкое тело. Холодную воду он не любил. Бритье он тоже терпеть не мог, но зато обожал свое свежевыбритое лицо. С пристрастием присмотревшись к отражению в зеркале, он поморщился. На идеально-матовой коже подбородка притаился крошечный прыщ.

Илья Петрович безжалостно выдавил его и тщательно припудрил красную точку.

В ванной стало душно. Открыв дверь настежь, он включил фен. Катя прошмыгнула мимо в маске из голубой глины, которая уже начала подсыхать и трескаться, что делало ее лицо ужасным. «Нефертити», — усмехнулся Илья Петрович, укладывая чуб. «Джеймс Бонд», — фыркнула Катя.

«Издержки семейной жизни…» — с пониманием вздохнул Ставрогин. Танюша никогда при нем не занималась собой. Это был плюс в ее пользу.

В небольшом зале, снятом для пресс-конференции по поводу надвигающегося мирового скандала, распространялся нарастающий гул.

Галдели в основном журналисты. Военные разных чинов и представители администрации держались снисходительно и высокомерно, как и везде, кроме частных закрытых вечеринок, где можно было хоть немного побыть самими собой. На светских же раутах, освещаемых прессой, и политических форумах нужно было находиться в «образе».

За длинным столом, сплошь уставленном микрофонами, сидели несколько человек в солидных костюмах и мундирах. Они активно скучали, периодически сидевший с левого края чиновник сдерживал губами зевок. Крайний чиновник справа наоборот азартно сражался с пожилым генералом в крестики-нолики на развернутой газете с портретом Квятковского.